Освободители Краснодара: ветеран Степан Моргун рассказал, как случайности спасали его на войне
…Звоню, чтобы договориться с ветераном о встрече, и думаю: к телефону подойдет сам Степан Степанович или
Наши ветераны — поразительные люди. Поражающие. Мы до конца даже не понимаем, насколько уникально это военное поколение. Степану Степановичу сейчас 93 года — Победу отпраздновал в 21 год.
Он встречает у двери, называя по имени (порой, общаясь по телефону, я обнаруживаю, что уже забыла имя человека, который представился в начале разговора). Надевает пиджак, увешанный орденами и медалями, и подробно, с деталями, называя номера частей, фамилии командиров и населенные пункты, рассказывает о том, что было 75 (!) лет назад… О том, что думал, что хотел сделать, в чем не сдержался, когда и как повезло.
А везло не один раз. Можно даже сказать, постоянно.
Призыв
— До войны я жил в Каневской. В
Мы, мальчишки, тогда все ждали, когда пойдем в армию. Мечтали об армии. И вдруг война. Отправились в военкомат проситься на фронт. Но нам очень вежливо ответили: еще рановато. Вы подменяйте отцов и братьев, помогайте работать в тылу. Если нужно будет — призовем.
В июле 1942 года повестка:
Когда остановились на ночь, он рассказал, куда надо добраться (развилка дороги на Динскую и на Краснодар) и уехал в город. Мы две ночи на подводах плетемся. Приехали — светать стало. Летят три немецких бомбардировщика — очень низко. Отбомбили Сенной рынок, как мы узнали позже, и обратно полетели. Ни одного выстрела по ним не было сделано. Скорее всего, уже никого и не было. Подъезжает наш офицер, говорит, что 5 августа немцы вошли в нашу родную Каневскую. Вошли — не взяли. Некому было встретить их с оружием.
…Мобилизация буквально за два дня до оккупации станицы — что могло стать с подростком, окажись он под немцами? Возможно, концлагерь… Дорога в Кущевку и обратно, подводы в крайвоенкомат, которого, кстати, уже и не было на месте… 30 человек с той развилки уезжают в Краснодар, в том числе Степан, потому что поехали только те, кто умел запрягать, — об оставшихся потом ничего никогда не было слышно… По той дороге примерно в то же время отходила
Под Краснодаром повезло трижды
Уже ночью, приехав из Краснодара с бричками (на заводе «Октябрь», где сейчас ТРК «Галерея», оставалось много новых бричек — надо было, чтобы немцам достались не все) за город, офицер стал по одному оставлять мальчишек «на месте службы» — в темноте (чтобы немец не видел) никому ничего не было понятно. Последним определил Степана. «Что это за место?» — спросил тот у одного из солдат. «Копани». — «Немец далеко?» — «Далеко, спи».
Утром оказалось, что немец совсем близко. Узнал, что попал в роту связи
И погнал. Иногда придерживал. На подъезде в лесочек — гул: низко и ровным строем тройками, как на параде, идет армада немецких бомбардировщиков. Насчитал 50. Смотрит, а сам продолжает путь: «Ну что,
Увидел курган с вышкой — и офицер спускается. Тот прочитал, расписался на конверте — скачи обратно.
— Я не выдержал даже: немцы
Возвращаюсь обратно. Довольный такой: первый день службы — и удачно все. Скачу по лесу — слышу: «Стой! Слезай! Давай лошадь». Дают котелок с кашей: «Ешь!». Только тогда до меня дошло: это ж старшина нашей роты! Идет отступление, уже далеко прошли от места ночевки, и он меня увидел и остановил, чтобы к немцам не ускакал…
Стали догонять батальоны — те уже пошли на Елизаветку. Был план отступать в горы — дивизии только сформированные, ни танков, ни артиллерии, ни черта не было. Против немцев значительно уступали технически. Расчет был такой: в горы уйдем — немец за нами не пойдет. И точно.
Связной идет по минному полю
В начале
После этого освобождение пошло легче. Ахтырскую взяли, переночевали первый раз за сколько времени под крышей. Пошли к Абинской — холодно, грязно, дождь, подмораживает, мы в поле. Почти месяц ее штурмовали! Потом, на исходе февраля, наш комбат приказывает: выдвинуться ползком как можно ближе к немцам и в 12 ночи атаковать. Подползли — метров за сто. Стрелял немец день и ночь. Лежим, а часов ни у кого нет. Прибегает посыльный: уже 12.15! А немцы, видать, как раз заметили нас, стрелять стали невыносимо. Незаметно атаковать не получится — получили приказ отойти назад.
Через день — приказ взводу атаковать ночью внезапно эту же высоту. Что бы ни было — атаковать… А во взводе 10 человек! Подползли мы. Лежим. Приказ «В атаку!» — встали. Тишина. Ни одного выстрела. То стреляли без остановки, а здесь тихо.
Каждый из нас ждет, что вот сейчас как рубанут пулеметы. Тихо. У нас нервы не выдержали: я первый бросил гранату, потом и другие. «Ура!» — прыгаем в немецкие окопы. Ни одного немца нет! Командир взвода: «Бегом сообщи командиру батальона, что мы высоту взяли без единого выстрела». Сообщил. «Двигайтесь на Абинскую, но сильно не углубляйтесь, чтобы не попасть в засаду».
Идем — тишина. Три домика на переднем крае стоят. Стучим — молчок. В третьем женщина отвечает: «Кто там?» — «Свои». — «Ой, миленькие вы мои, мы вас так ждем!». Оказалось, немцы час назад ушли. На переднем крае целый месяц прожили две женщины, пятеро детей и старушка с дедушкой…
Меня опять погнали: беги доложи — мы в Абинской! Бегу — тишина. Вышла луна — увидел группу: оказалось, наши разведчики. Когда доложил своим — не поверили: «Вы где были? Заблудились? Целый месяц Абинскую штурмовали, а здесь смотри: один взвод пошел и без боя занял!» — «Да я уже в хате был, тетка меня угощала кукурузной кашей! В Абинской!» — «Берегитесь окружения — беги обратно».
Предупредили, что поле должно было быть заминировано. А я опять через высотку обратно той же дорогой: все нормально же. Стал уже спускаться. Один солдат пошел следом. Только я спустился с высоты — слышу взрыв. Значит, он попал на мину. Потом сказали: мин было столько — все поле в них. Так взяли Абинскую. Есть у меня книжка — пишут: при взятии Абинской был массовый артиллерийский обстрел. Неправда! Стрельбы не было! До этого — что ни день, то стреляли. Нам просто повезло.
Слева - Степан Моргун. Германия, 1948 год.
Живого закопало
Пропустим достаточно большой период из рассказа. И снова скажем о спасении. Степана и живого землей закапывало — отпустила она его на белый свет.
— За Крымской была балка смерти. Окопов мало, не хватает, очень неудобно. Пошли танки. В один пробую — а там уже трое, я самый верхний. Не пойдет. Лег в другое место. Этот окоп танк засыпал — и мне перепало, но я в стороне был. Руку вытащил, разгребаю. Чуть пошевелишься — сразу всего обхватывает, земля все плотнее и плотнее, даже двинуться не можешь. Еле я разгреб все одной рукой, вылез и к ребятам тем, давай раскапывать. В это время команда «В атаку!». Нельзя не бежать, бросаю их. Не получилась эта атака, отошли обратно. Я говорю командиру: «Здесь три человека!» — «Ну что же, мы сначала откапывать будем, а потом снова закапывать… пусть лежат…».
Все равно мы прорвали «Голубую линию» и пошли очищать оставшиеся станицы. Уже такого сопротивления и не было. У Сенной вдруг открыли массовый огонь и огнеметы… Но взяли и Сенную, и Запорожскую. На этом закончилась война на Кубани. Нашей дивизии присвоили звание Таманской — стала называться «Ростовская Таманская Краснознаменная стрелковая дивизия».
С Кубани — в Крым
Мы стали готовиться к высадке десанта в Крым. Инструктаж проводил комбат капитан Когиновский — все продумал заранее и объяснил, что делать. Удивительно было — он никогда матом не ругался. Даже на немцев! Звонит командиру минометной роты — я рядом был и слышал: «Ваня, посмотри на поле — видишь кустарник? Левее на 50 метров в низинке минометы немецкие стоят, безобразники! Они нам мешают! Обстреливают нас постоянно. Брось им десяток «огурчиков!». Это его самое ругательное слово было — «безобразники».
И очень, очень тепло Степан Степанович рассказал о послевоенных поездках в Керчь. Он уже давно один из немногих живых освободителей города — в прошлом году ездил в апреле на празднество (в 92 года!). Краснодарского ветерана гостеприимно встретили, выделили машину и сопровождающего во время поездок по местам боев, организовали все в течение нескольких дней, чествовали.
Письмо из Германии
— Когда были в Керчи, увидел: лежит на столе письмо. Конверт, не угольничек — а конвертов у нас уже давно не было. Откуда он мог взяться? Обратный адрес — Германия. Оно открыто. Вынимаю: «Здравствуй, мамочка». Многое цензура зачеркнула. Дочка пишет: «Мамочка, ты не беспокойся, мне здесь хорошо, но знай, что мы с тобой больше никогда не встретимся» — и так на каждой странице. На последней: «Мамочка, прощай». Подумал, что такое письмо только в музее надо хранить, чтоб доказать, как «хорошо» было в Германии. Но если меня убьют — похоронят ведь вместе с ним. Оставил на столе.
…После войны окончил училище, послали в Германию разбирать барак, где наши пленные были, и лес пустить на оборудование стрельбища. Солдаты работают — я пошел осмотреть лагерь. При входе — большое здание, в котором только столы, обитые алюминиевыми листами. Думаю: зачем они? Дальше — дворик. Огороженный, внутри — копна женских волос. Вторая рядом — обувь. Ворота в следующий дворик — три печки, даже не печки — вымощены три бетонные горелки, к ним подведены трубы газа. И три как будто ширмы с отверстием в верхней части.
Заводили колонну людей, которые по очереди становились к ширмам, в них стреляли. Человек падал на каталку, его отвозили к горелке и сжигали. Сразу три потока… Уголь от сгоревших — в машины и на поле, удобрять. Люди стоят, все видят. Как одного убили и сожгли, командуют: следующий становись. И сопротивляться — как? Стоят и смотрят, как очередь подходит…
Как вы думаете, может человек выдержать такое испытание? А тот большой зал со столами, потом мне рассказали, — это для того, чтобы у пленных брать органы для своих раненых и кровь. Особенно ценилась детская кровь. И в печь. Та дивчина, видно, и говорила, что больше не вернется, потому что ее сожгут. Вот что такое фашисты.
Что обещали на Эльбе
— Наша дивизия в
«Мы клянемся — будем вечно помнить! Нас не станет — наши дети будут помнить». Вечно помнить… Мы выполнили это — ездили на захоронения. Сначала группой. Потом я один остался. Проведываю. Все братские могилы и у нас и в Крыму поддерживаются в хорошем состоянии, чистота, порядок…
Еще много о чем рассказал Степан Степанович. И с шутками, и с горечью. Как даже водка не согревала февральским утром, после ночи, проведенной в поле под дождем и снегом без еды и воды. Как уже после войны узнал он о героическом Кубанском казачьем корпусе, об атаке которого под Кущевкой говорили по радио.
