«Архипелаг Гулаг» в школьной программе? Давайте пожалеем еще не окрепшие детские умы!


— Гоги Гогоберидзе был тамадой у Резо Цебадзе. Дай ему бог здоровья, нашему поэту и краснослову, наш Гоги умел-таки вести стол....
И под утро, когда все стали расходиться или заснули, кто где мог, Гоги Гогоберидзе, подобно капитану корабля, покидающему судно последним, тоже покинул гостеприимный дом. Он пошел домой и, наверно, для сокращения пути перелезал кое-где через разные частоколы, или, может быть, у него возникли небольшие проблемы с собаками, не знаю, только штаны у Гоги порвались немножко, вот здесь, позади, и его смутное тело выглядывало из этих штанов как месяц из облаков... 

(И это возмутило торгаша из «Гастронома Гугуши, который шел позади под ручку с кассиршей мадам Кирокисянц, и Гугуши окликнул идущего впереди Гоги — В.А.). 

— Эй, кацо, остановись на минутку, крикнул он своим вечно сиплым голосом. Гогоберидзе остановился. — Эй, кацо, продолжал толстый Гугуши, — ну послушай бедняга, как тебе не стыдно? Ты идешь по улице в совершенно нетрезвом виде — это раз! Ну, за это я не сержусь, ладно! Но, послушай, в какой ты одежде идешь! Ты идешь, можно смело сказать, просто в неприличных штанах. Может тебе собаки разорвали штаны, или просто их протер, сидя за столом и ерзая от того, что не можешь подобрать рифму «шашлык — машлык», или у тебя нет денег, чтобы купить себе новые, — не знаю, что, но послушай, ты уже целую вечность идешь впереди меня и сияешь тем самым местом, на котором ты прилежно сидишь, сочиняя свои песенки! Это, некрасиво, слушай, я все-таки иду с дамой, вот с ней, с уважаемой мадам Киракосянц, у нас с ней хорошее настроение, и вдруг мы обязаны в центре мировой культуры, в Кутаиси, любоваться твоими дырявыми штанами! И тем, на что они надеты. Это некрасиво, слушай, Гоги, это я тебе серьезно говорю... 

 Чувство собственного достоинства и врожденный аристократизм не позволили ему драться с толстым Гугуши. И Гоги сказал: 

— Ты посмотри, — светлым, гремящим голосом сказал Гоги и вдохновенной рукой обвел наш дивный кутаисский пейзаж. — Ты посмотри на эти вечнозеленые, величественные горы, застывшие в торжественном молчании в этот предрассветный час. Ты посмотри на их крутые, прекрасные склоны, похожие на бока необъезженных кобылиц и покрытые столетними мудрыми стволами гигантских деревьев. 

Ты посмотри на эти обширные сиренево — палевые луга, покрытые неисчислимыми цветами. 

Ты посмотри на эту маленькую полянку, где у прозрачного озерца остановилась грациозная замшевая лань на золотых копытцах... Бриллиантовые слезы сбежали к ее девичьим глазам, и она вздыхает трепетно и чисто и зовет к себе крутогрудого юношу, принца — оленя, чтобы он пришел, гордясь тяжелой короной, и преклонил перед нею колени. 

Ты посмотри на этот звонко бегущий поток, низвергающий книзу свои хрустальные воды с мелодичными звуками, принадлежащими, кажется, самому гениальному Палиашвили! Ты посмотри, наконец, на первые лучи солнца, они робко касаются безмерного купола неба, чтобы через секунду все, все здесь заиграло и запело от прикосновения перламутровых пальцев! 

Вот куда смотри Гугуши! Зачем ты мне все время в задницу смотришь? 

... Так сказал Гоги Гогоберидзе и пошел домой. Он шел к себе домой благоухающей тропинкой, он шел к себе домой с весельем в крови и с победой в душе, в драных штанах, настоящий поэт.

 «Настоящий поэт», Виктор Драгунский. 

...Все началось с публикации заметки под заголовком «Точка зрения» на портале газеты «Культура», в которой автор — редактор «Литературной газеты» писатель Юрий Поляков — говорит об истории как о символе веры. То есть о ее честности, правдивости, истории, которую надо любить, истории, которая должна быть написана с точки зрения интересов России. В этой связи Поляков затрагивает тему приближающегося столетия со дня рождения Александра Солженицына. Процитирую эти два абзаца: 

— Наша основная задача заключается в том, чтобы отечественная история — военная политическая и прочая (в том числе, разумеется, история культуры) — работала на воспитание гражданина , ответственного за судьбу своей страны и понимающего, что Россия — это сверхценность. На этом фоне, к примеру, нынешний «заблаговременный» предъюбилейный ажиотаж в связи с приближающимся столетием А.И. Солженицына, на мой взгляд, выглядит в какой —то мере неуместным. Не стану обсуждать литературно — художественные достоинства его творений, однако вынужден заметить: Солженицын не просто уехал из Советского Союза (а хотим мы того или нет, по сути одна из политических версий России), но фактически призывал американцев начать против него войну. Никто не предлагает вычеркнуть Солженицына из списка выдающихся соотечественников, но и культовую фигуру лепить из него явно не следует. Чтобы деятели молодого поколения не делали для себя заведомо порочных выводов. В противном случае власть всегда будет видеть перед собой потенциал для очередного «болота». 

Потом в своем ответе на возмущенное письмо Натальи Солженицыной, вдовы писателя, Поляков выскажет свою точку зрения по поводу появления «Архипелага „Гулаг“ в школьной программе:

 „Убежден в том, что нельзя включать в школьную программу „опыт художественного исследования“ под названием „Архипелаг Гулаг“, на чем вы настояли в верхах“ Гомерические оценки эпохи Ленина — Сталина, помещенные в эту книгу, расходятся с данными исторической науки и здравым смыслом. Однобоко понятое прошлое воспитывает ненависть к собственной стране и порождает гражданское болото. А вот по-настоящему художественный „Один день Ивана Денисовича“, безусловно, должен прочесть каждый школьник».

 Еще редактор «Литературной газеты» написал о том, что ему непонятен ажиотаж в связи приближающимся 100-летим со дня рождения Солженицына: 

«Вы вырвали фрагмент из моих рассуждений. А говорил я о том, что мне непонятно, почему 100-летие крупнейших писателей, не ссорившихся всемирно с советской властью (Леонова, Шолохова, Твардовского) отмечались весьма скромно в сравнении с планами празднования предстоящего юбилея автора „Красного колеса“. Как раз по этой причине я и уклонился от предложенной мне чести войти в состав юбилейного комитета....». 

Скажите, что здесь не так?

... Честное слово, не хотел ввязываться в эту бессмысленную, как мне кажется, полемику, ибо она, на мой взгляд, выеденного яйца не стоит, настолько все очевидно и прозрачно для тех, кто знаком с историей нашей страны, мировой и отечественной литературой, кто трезво смотрит на вещи, осмысливая ситуацию.. Но не сдержался: что называется, достали несколько публикаций подряд в защиту автора "Архипелага". ...Скажите, Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов в этом нуждаются? Для меня все, что касается творчества и самой личности Александра Солженицына, никогда не вызывало вопросов. Не гений, не классик, не великий мыслитель, как это некоторые пытаются представить, не выдающийся писатель. Если Солженицын — выдающийся, то кто тогда Александр Куприн, Максим Горький, Николай Лесков, Михаил Булгаков, Исаак Бабель, Владимир Набоков, Алексей Толстой, Леонид Леонов, Константин Федин, Константин Паустовский, Юрий Казаков, Валентин Распутин? При всем уважении к Солженицыну, он никак не вписывается этот ряд. Я уже не говорю об Александре Пушкине, Льве Толстом, Антоне Чехове, Федоре Достоевском, Николае Гоголе, Иване Бунине, Михаиле Шолохове — это гении... Или я ошибаюсь? Автор «Архипелага Гулага» и «Красного колеса» взлетел на вершину мировой славы на волне яростной волны антисоветизма и антисталинизма. Нобелевская премия, присужденная Солженицыну — акт политического характера, но никак не признание уникального литературного таланта. Для нобелевского комитета в области литературы — это, увы, обычное грехопадение......

 И главное. Я не верю Солженицыну: в его книгах много неправды, чего бы это не касалось — революции, Великой Отечественной, так называемой сталинской эпохи. Для него не существует ничего святого. Не могу верить человеку, который не находит добрых слов о своем народе. Не могу верить человеку, который оправдывает предательство, симпатизирует генералу Власову и власовцам — тем, кто предал Родину и перешел на сторону фашистов; бандеровцам, которые распарывали животы беременным женщинам, убивали грудных детей — они были пострашнее фашистов... 

Власовцы, по словам Солженицына, ненавидели советский режим, Сталина, но стреляли — то в своих: в наших отцов и дедов, молодых, еще безусых парней, вчерашних школьников, истязали, убивали женщин, стариков и детей. Разве этому может быть оправдание? Белогвардейский генерал Антон Деникин, для которого борьба с большевиками была делом жизни, отказался от сотрудничества с гитлеровцами, хотя ненавидел советский режим, думаю, не меньше Власова и ему подобных отщепенцев. Потому что Деникин любил свою Родину, свой народ, потому, что он настоящим русским...По его разумению, подать руку фашистам — значит предать Отечество, предать веру...Но Солженицын убежден, что можно и подать, если  власть в собственной стране тебе не по нутру.

Коллаборационисты для Александра Исаевича — что дети родные: 

— Конечно, за это придется заплатить. Из школы придется вынести портреты с усами и, может быть, внести портреты с усиками. Елка уже придется не на Новый год, а на Рождество, директору придется на ней (и еще какую — нибудь имперскую годовщину вместо октябрьской) произнести речь во славу новой замечательной жизни — а она на самом деле дурна. Но ведь и раньше говорились речи во славу замечательной жизни, а она была тоже дурна. То есть, прежде-то кривить душой и врать детям приходилось гораздо больше... 

Читал этот бред и глазам не верил... Что могут взять для себя старшеклассники из «Архипелага Гулага»? То, что советское время, а это почти 75 лет, — это ужасное время, беспросветное, что Советский Союз — это сплошная тюрьма, а люди, в нем проживающие, — это существа бессловесные, потенциальные зеки? 

А ведь это время наших отцов, дедов. 

Разве сталинская эпоха известна только репрессиями? Разве это время не было временем созидания, укрепления могущества страны, ее промышленности, экономики, культуры?... Несколько лет назад знаменитый скульптор Эрнст Неизвестный, в свое время высланный из Советского Союза, в интервью газете «Известия» рассказал о том, что его отец был антисталинистом. Но когда Эрнст возвратился домой с войны, он увидел на стене маленький портрет Сталина. Отец заметил, что не поменял своих взглядов, своей позиции, что он, как и прежде, является антисталинистом, но подчеркнул, что Сталин — державный человек, при котором страна набрала мощь... 

Привожу этот факт не в защиту Сталина, его времени, а объективности ради. Не надо забывать, в какое время пришел Сталин к власти. Позади — две революции, гражданская война, в стране хаос, не поймешь, кто за красных, а кто за белых, кто — за зеленых, сложная международная обстановка ... Но страна встала на ноги, выиграла тяжелейшую войну. Страна, ее народ совершили подвиг, не имеющий аналогов в истории. Но Солженицын имеет свой взгляд на события, личности... . 

Что еще может почерпнуть подрастающее поколение из книг Солженицына? То, что предательство не такая уж и страшная вещь, если ты добровольно переходишь на сторону врага и идешь убивать собственный народ только потому, что тебе не нравится власть? То, что страна небрежно готовилась к войне, то, что советских генералы, были трусливы и тупы, то, что наша полуголодная армия была плохо обучена, то, что было массовое предательство, а главный предатель — Сталин? Если все это так, то кто же тогда разбил фашистов, заставив их капитулировать в своем логове? 

— Навалилось еще не виданное на русской памяти поражение, и огромные деревенские пространства от обеих столиц и до Волги и многие мужицкие миллионы выпали из-под колхозной власти, и — довольно же лгать и подмазывать историю! — оказалось, что республики хотят только независимости! Деревни — только свободы от колхозов! Рабочие — свободы от крепостных Указов!... Единственным движением народа было — вздохнуть и освободиться, естественным чувством — отвращение к своей власти. И " не застиг врасплох", и не численное превосходство авиации и танков" так легко замыкало катастрофические котлы — по 300 тысяч (Белосток. Смоленск) по 650 тысяч вооруженных мужчин (Брянск, Киев), разваливало целые фронты и гнало в такой стремительный откат армий, какого Россия не знала за все 1000 лет, да и, .наверно, ни одна страна, ни в одной войне, — а мгновенный паралич ничтожной власти, от которой отшатнулись все поданные как от виснущего трупа.

И это написал человек, которого мы называем «совестью нации»? Да, начало войны — страшное время. Да, отступали, попадали в окружение; да, были грубые просчеты командиров, да, были измены и предательство. Но разве это являет сущность Великой Отечественной? 

«Война совсем не фейеверк, просто трудная работа», — писал поэт — фронтовик Михаил Кульчицкий... А как же героизм защитников Брестской крепости, битва под Москвой, Сталинградская битва, Курская дуга, Днепровская операция, освобождение Европы от фашизма, красный флаг над рейстагом? Или там сражался с фашистами кто-то другой? А мощь партизанского движения, потрясающее мужество подполья, непоколебимая сила духа тех, кто трудился в тылу... 

Солженицын говорит не об отваге и храбрости советских солдат, которые " бесстрашно врывались в самый ад, бросалися под танки со связками гранат", наваливались грудью на вражий пулемет, в боях стояли насмерть у речек, у высот, не о могучем духе советского народа, удивительном русском характере, а о том, как отчаянно сражались власовцы, уничтожавшие советских бойцов. Это ему больше по душе. О чем бы Солженицын ни говорил, — о советской эпохе ни одного доброго слова, ничем не восхищается, хотя ведь было чем! 

Но Александр Исаевич почему-то не видел голубого неба, звезд на нем, точнее не хотел видеть — он, как и торгаш из «Гастронома» Гугуши, все время смотрел в задницу, только в задницу истории

Поэтому и видел самые мрачное, самое худшее. Он видел то, что хотел видеть, не размышляя о времени, одном из тяжелейших в истории нашей страны... Бандеровцы и петлюровцы — для него не бандиты, а национальные герои, которые сражались за свободную, независимую Украину. Чем не лозунг для нынешних правителей Украины? 

— Кто более жесток: белые или красные? — задается вопросом Максим Горький в своей знаменитой статье «О русском крестьянстве». — Вероятно — одинаково, ведь и те и другие — русские. 

Впрочем, на вопрос о степенях жестокости весьма определенно отвечает история: наиболее жесток — наиболее активный... То есть, если было «Красное колесо», то было и «Белое колесо» .Но Солженицын льет потоки грязи в одну сторону, причем делает это злобно...Все советское для него, как красная тряпка для быка. Желчь, ненависть лишили его чувства реальности... И вдруг читаю:

 «Его (Солженицына — В.А) понятия о чести и нравственности разве не критерий для всех нас с самого раннего детства? (упаси Бог от такого критерия! — В.А.) Думаю, что Солженицын является фигурой такого рода. И большинство людей, по о — настоящему чувствующих Россию и российскую культуру, именно так к нему и относятся...» 

Это фраза из интервью известного общественного деятеля Владимира Лукина. Что ж, каждый думает так, как он думает, говорит то, что считает нужным. На мой взгляд, понятия честь, нравственность и Солженицын просто несовместимы. Как огонь и вода. Не меньше поразило меня и другое высказывание Лукина в этом же интервью: «Обсуждать же идейность Солженицына, это так же как обсуждать идейность Гоголя. Вот Гоголь за кого был в „Тарасе Бульбе“ — за Андрея или Остапа? Да ни за кого. Он просто был великим писателем, увидевшим, как сталкиваются в страшном историческом круговороте две потрясающие человеческие страсти: любовь к Отечеству и любовь к женщине. Вот этим и занимаются великие писатели. Не надо приглашать под видом любви к Родине любить все, что любить нельзя. Солженицын любил Родину словом и делом. Но любил с открытыми глазами..» 

А Константин Симонов, Александр Твардовский — с закрытыми? А Андрей Платонов, Василь Быков, Борис Васильев, Семен Гудзенко. Булат Окуджава, Григорий Бакланов, Юрий Бондарев, Павел Коган — они с какими глазами любили? 

Я думаю, что одно стихотворение Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?» стоит всех творений Солженицына, если говорить о патриотизме. Я процитирую несколько строк из этого замечательного произведения:

 ...Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? 

Но, горе поняв своим бабьим чутьем, 

Ты помнишь, старуха сказала: 

Родимые, Покуда идите, мы вас подождем —

«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.

" Мы вас подождем!" — говорили леса. 

Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется, 

Что следом за мной их идут голоса. 

По русским обычаям, только пожарища 

На русской земле раскидав позади, 

На наших глазах умирали товарищи, 

 По — русски рубаху рвану на груди. 

На пули с тобою пока еще милуют. 

Но трижды поверив, что жизнь уже вся, 

 Я все — таки горд был за самую милую, 

 За горькую землю, где я родился. 

За то, что на ней умереть мне завещано, 

Что русская мать нас с на свет родила, 

 Что, в бой провожая нас русская женщина 

По — русски три раза меня обняла... 

Стараясь приподнять Солженицына, Лукин утверждает, что, мол, Гоголь был ни за кого —"ни за Остапа", ни за Андрия. Вспомним эту трагическую сцену, когда Тарас убивает сына — предателя: — - Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? 

Андрий был безответен. 

— Так продать? Продать веру? Продать своих? Стой же, слезай с коня! 

 Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился не жив ни мертв перед Тарасом. 

— Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! — сказал Тарас и, отступивши на шаг назад, снял с плеча ружье. 

Бледен как полотно был Андрий: видно было, как тихо шевелились уста его и как он произносил; но это не было имя отчизны, или матери, или братьев — это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил. Как хлебный колос, подрезанный серпом, как молодой барашек, почуявший под сердцем железо, повис он головой и повалился на траву, не сказавши ни одного слова. Остановился сыноубийца и глядел долго не бездыханный труп. Он был и мертвый прекрасен: мужественное лицо его, исполненное силы и непобедимого для жен очарованья, все еще выражало чудную красоту; черные брови, как траурный бархат, оттеняли его побледневшие черты. 

- Чем бы не козак был? — сказал Тарас, — и станом высокий, и чернобровый, и лицо как у дворянина, и рука была крепка в бою! Пропал, пропал бесславно, как подлая собака! ...И как можно после этого утверждать, что Гоголь был «ни за кого»?! 

За Остапа был Николай Васильевич, за Остапа!

Предательство — самое низкое качество человеческого характера. Предателей презирали все народы и во времена. Я до сих пор помню, какие чувства испытал, когда впервые прочитал рассказ выдающегося французского писателя Проспера Мериме «Маттео Фальконе». 

Маттео Фальконе — это корсиканец, который убил своего десятилетнего сына Фортунато за то, что тот выдал солдатам бандита, которого сам же и спрятал. Правда, не просто так, выторговав за свою помощь монету. А выдал за серебряные часы... . Джанетто (беглый бандит — В.А) лежал на носилках, его собирались унести. Увидев Маттео рядом с Гамбой, он как-то странно усмехнулся, а потом, повернувшись лицом к дому, плюнул на порог дома и сказал: 

— Дом предателя! 

Только человек, обреченный на смерть, мог осмелиться назвать Фальконе предателем. Удар кинжала немедленно отплатил бы за это оскорбление, и такой удар не пришлось бы повторять. Однако Маттео поднес только руку ко лбу, как человек, убитый горем. ...Фортунатто! 

— Стань у того боль большого камня! 

Исполнив его приказание, Фортунатто упал на колени. 

—Молись! 

- Отец! Отец! Не убивай меня... 

...Он лепетал еще что — то; Маттео, вскинул ружье и, прицелившись, сказал: 

— Да простит тебя бог! 

Фортунатто сделал отчаянное усилие, чтобы встать и припасть к ногам отца, но не успел. Маттео выстрелил. И мальчик упал мертвый. Даже не взглянув на труп, Маттео пошел по тропинке к дому за лопатой, чтобы закопать сына. Не успел он пройти и нескольких шагов, как увидел Джузеппу (мать Фортунатто — В.А.); она бежала, встревоженная выстрелом. 

- Что ты сделал? — воскликнула она. 

— Совершил правосудие...

...Мне и сейчас жаль Фортунато, ведь ему было только десять — совсем еще ребенок... Солженицын упрекает Шолохова за то, что Михаил Александрович в рассказе «Судьба человека» искажает факты, что рассказанная им история о солдате Соколове не могла существовать по определению. По утверждению Александра Исаевича, все те, кто побывал в плену, отправлялись в лагеря... 

Возможно, но только я хорошо знал человека, побывавшего в плену. Только никто его не мордовал в застенках, никто не отправлял на лесоповал... 

—Я бежал уже из Германии и вернулся к своим прямо на передовую. Конечно, была суровая проверка по все законам военного времени. Когда все закончилось, майор, возглавлявший комиссию, сказал: «Рассказов, ты герой, но Звезды тебе не дадут». 

— В дальнейшем в связи с этим были проблемы? 

— Несущественные. Когда в бакинском «Нефтянике» выбирали капитана, ребята проголосовали за меня, а руководители испугались. Даже звонили куда-то — советовались и весьма деликатно дали понять, что в данной ситуации Наумцев, кстати, единственный мастер спорта в команде, больше подходит для этой роли... 

Это отрывок из беседы с заслуженным тренеров РСФСР по футболу Николаем Тимофеевичем Рассказовым. 

 Всякое случалось на войне и после войны — это жизнь. Но не надо всех стричь под одну гребенку. А что касается рассказа «Судьба человека», то это выдающий рассказ, до уровня которого сам Солжаницын подняться не мог... 

...Не надо искусственно возвеличивать Александра Солженицына, насаждать его культ, как картофель при Екатерине. И уж тем более — вводить его произведения в школьную программу. Сегодняшние школьники даже сказок Пушкина не читали, а мы на их головы, на их неокрепшие умы, обрушиваем «Архипелаг Гулаг». Неужели нам не жалко своих детей и внуков. Путь классику читают, а вырастут — сами во всем разберутся, кто им по душе — Чехов или Солженицын...

 Юрий Поляков прав: «Однобоко понятое прошлое воспитывает ненависть к собственной стране и порождает гражданское болото..» 

Кому быть живым и хвалимым, 

Кто должен быть мертв и хулим, 

— Известно у нас подхалимам 

Влиятельным только одним...


Фото: www.kip.ru

Похожие материалы