К 70-летию Победы. Мемуары. В оккупации
Дети Великой Отечественной войны — самые «молодые» свидетели Великой Отечественной войны. Их воспоминания так же бесценны, как и память о войне фронтовиков, участников сражений.
Елена Ивановна МОКШИНА
Войну встретила 7-летней девочкой в Новороссийске, где пережила все ужасы оккупации и откуда в числе других новороссийцев была вывезена на Украину. Награждена медалью «Ветеран труда», юбилейными медалями и знаками отличия.
Осенью 1941 года я должна была пойти в первый класс, но летом грянула война, и об учебе пришлось забыть на несколько долгих страшных лет. В первые же дни войны наш детский сад от швейной фабрики, где работала моя мама, эвакуировали поездом из Новороссийска в поселок Ильский. Там нас разместили в здании школы, мы ходили купаться на речку, берега которой заросли большущими лопухами. Но вскоре, примерно через месяц, начали бомбить поселок, убило нашу воспитательницу. Сообщили родителям, чтобы забирали нас обратно домой.
Я оставалась в числе последних, потому что мама (а она меня одна воспитывала), постоянно пропадая на работе, долго не могла вырваться за мной. Но все-таки забрала.
Мы жили во втором квартале от городского пляжа. Там раньше стояли одноэтажные дома, где у нас, как и у всех, была своя небольшая комнатка. И на нашей же улице размещался горвоенкомат, откуда огромное количество новороссийцев отправлялись на фронт. Там и слезы, и смех, и музыка.
С нами в одном дворе жили мамина подруга и коллега по работе тетя Ксеня с дочкой Леной, которая была старше меня на 6 лет. Мы с этой девочкой все время вдвоем оставались. И еще детвора у нас была постарше, с которой мы бегали и к морю, и в Ленинский парк.
К августу 1942 года у людей уже нечего было есть. А фашисты методично бомбили наш город, и уже шли бои на подступах к нему. И пошли слухи, что на железнодорожном вокзале разбомбили составы с продовольствием, что там и пшеница горит, и комбижир. И люди помчались туда, чтоб запастись провиантом. А я маму не отпускала никуда, со слезами. Потому что собственными глазами видела, как по нашей улице шел человек, что-то нес в мешке, а бомба рядом разорвалась, и его убило.
После одной из воздушных тревог мы вернулись домой из бомбоубежища, а от нашего дома остались лишь руины — прямое попадание. Я расплакалась от страха и обиды: «Где мы теперь жить будем?» Мамин знакомый, стоматолог, дал ей ключи от своей квартиры в доме напротив стадиона по улице Советов. Его семья эвакуировалась, потому что они были евреями и боялись, что им в оккупации не выжить. Вот так мы у них и поселились вместе с тетей Ксеней и Леной.
В этом доме был бакалейный магазин, где еще до войны мы продукты всегда закупали. Незадолго до того, как в город вошли немцы, мне мама говорит: «Пойдем, хоть мыла в бакалее купим». Приходим, а там только вино и мыло на прилавке. Небольшая очередь из гражданских стоит, и морячки вино там пьют, пьяные уже. А через день-два и фашисты вошли.
Немцы входили, как сейчас в кино показывают. Первыми на улицы въезжали мотоциклисты, а за ними танки. Гул и лязг гусениц по всему городу стоял. Мы, дети, конечно, страшно испугались, кто куда попрятались. Под кровати залезли.
Немцы стали шарить по квартирам, вытаскивали нас за руки, за ноги. Партизан искали. И в тот же день мы из окна своего третьего этажа в бинокль наблюдали, как наши морячки бежали через стадион, отступали. Сколько их там побили — весь стадион усыпан был...
Все взрослое население ежедневно гоняли рыть окопы. Не брали только тех, у кого были дети до пяти лет. А мне хоть уже и было восемь лет, но я была маленькая и совершенно тощая от постоянного голода, поэтому выглядела намного младше своего возраста. И маму на окопы не гоняли.
В здании политехнического института на нашей улице немцы разместили гестапо. Видела, как там стояли часовые с автоматами, здоровенные такие громилы в касках. А рядом с гестапо было здание биржи труда, куда мы с мамой ежедневно ходили отмечаться.
Есть было совершенно нечего. Мы пухли с голоду. Не знаю, как выжили. Мама иногда что-то полусъедобное приносила. Помню, например, как где-то она раздобыла макуху, и какой вкусной мне показалась тогда та макуха.
Одно время немцы нас, детей, сами подкармливали. Бакалею в нашем доме они переоборудовали под столовую для своих офицеров, в помещениях рядом открыли солдатскую столовую и там же кухню. Когда у них что-то оставалось, они нам отдавали. Мы, кто помладше, приходили со своей посудой и становились в очередь, и они нам по одному половнику какой-то бурды давали.
В квартире, где мы нашли приют, на кухне был установлен большой бак для воды. Ведь для Новороссийска проблема с водоснабжением всегда стояла очень остро, а потому люди еще с тех давних пор устанавливали баки, чтобы набирать воду впрок. И вот у нас в этом баке несколько дней прятался мужчина. Он днем там сидел и выбирался только по ночам. Я лишь однажды его увидела, бородатый такой, перепугалась. Мама мне только после войны рассказала, что это был партизан, ее давний знакомый. В одну из ночей он ушел, чтобы переплыть бухту и добраться к нашим. Так и не знаю, переплыл ли.
Запомнилось, как при немцах нас всех, детей, собирали и заставляли ходить в школу. Единственную школу открыли в здании, где сейчас 20-я гимназия. Мы там даже закон божий изучали.
А когда в феврале 1942 года высадился наш десант у Станички, и началась эпопея Малой земли (мы тогда, естественно, не знали такого названия), тогда оккупанты стали переселять жителей прибрежной зоны. Дали нам на сборы 24 часа. Мы с мамой ушли на улицу Горького в районе Октябрьской площади, где пустовала квартира нашей родственницы тети Вали.
Весь апрель и май шли очень сильные бои в районе Станички и Мысхако, на окраинах города, который давно стал линией фронта. Мы видели огромные массы наших и немецких самолетов, которые, казалось, заслоняли все небо. Очень сильно бомбили. А новороссийцев в это же время стали вообще угонять из города.
Наши добрые знакомые тетя Ксеня с дочкой Леной попали в Германию. А нас с мамой отправили на Украину в местечко под названием Пятихатки. А выселяли так. Оцепят квартал и ходят по домам и квартирам, всех выталкивают с вещами на улицу. Затем выстраивают в колонны и пешком гнали к Керченской переправе.
Домой мы вернулись уже в декабре 1943 года, вскоре после того, как Новороссийск был освобожден. Украину тогда тоже начали освобождать. Помню, как мы плакали от счастья, когда увидели наших солдат.
Вернулись мы и не узнали свой город: камня на камне не осталось, особенно в центре. И пустым был Новороссийск...
День Победы очень хорошо помню, мне уже тогда было 11 лет. Когда по радио сообщили о Победе, мы все, кто был в Новороссийске, собрались на том месте, где сейчас площадь Героев. Уже в то время там были могилы защитников и освободителей нашего города. Людей столько собралось! И вся детвора с нашего двора туда сбежалась. Мы все радовались, плакали, смеялись, шапки кидали. И музыка играла. Люди веселились, были рады, что война закончилась. Конечно, это все хорошо осталось в памяти...
Евгений Рожанский
Специально для "ВК Пресс"
Фото: photochronograph.ru и из архива ветерана
