Кирилл Барбухатти: в операционной — каждый день борьба за жизнь

О донорстве органов

Русский человек всегда терпеливее, он и к врачу не пойдет, пока кровь горлом не пойдет… Кто-то не доживает. В ком-то поддерживаем жизнь специальными устройствами, аппаратами. Но на вспомогательном кровообращении больной может жить тоже временно.

Вот недавно спасли таким образом молодого парня, который перебрал со снюсом (концентрированная табачная смесь) до остановки сердца. Оживили, несколько дней был на искусственном кровообращении. Ему повезло, пересадки сердца не потребовалось. Другой парнишка, очень тяжелый, уже месяц на аппарате. А донора подходящего ему нет…

О законе по трансплантологии

Закона о трансплантологии пока нет. Вот уже пять лет идет общественное обсуждение проекта закона — и вот буквально 20 января закончилось. Закон закрепляет презумпцию согласия на посмертное донорство органов, создание федерального регистра доноров и принципы работы служб трансплантации.

Обещают, что он вступит в законную силу в следующем году. Но, на мой взгляд, в нем все еще многое неясно. Совершенно не проговорено о детском донорстве. Пересаживать органы детям сейчас можно, но от взрослых людей. То есть детское донорство запрещено. Мы два раза делали пересадку сердца детям 14 лет. Пересаженные им сердца не соответствовали их возрасту. От этого рисков больше.

Та законодательная база, которая была, — работала. Да, тоже была несовершенна. Но несмотря на это, краевая больница, возглавляемая В. А. Порхановым, занимает второе место по количеству пересадок органов.

Первая прошла в 2010 году. За десять лет мы сделали более 800 пересадок органов, в том числе 200 — сердца. А первое место и в стране и в мире занимает НИИ трансплантологии и искусственных органов имени академика В. И. Шумакова.

Здесь таких операций проводят более двухсот в год. И этим надо гордиться! Лидеры в мире! Количество пересадок по стране растет, причем, что радует, не только в центре, но и в регионах. Сейчас насчитывается более 10 клиник, где занимаются трансплантологией. Ведь всех в Москву не отправишь, правильно такие операции делать по месту жительства.

Неготовность большинства населения принять истину: наше тело после смерти может спасти чью-то жизнь — сегодня, наверное, основополагающая проблема трансплантологии. Работа над формированием положительного отношения к этому вопросу должна вестись в обществе непрерывно.

О медицинском образовании

Я не хочу лезть в политику… В профессии уже более 30 лет, и мое мнение об оптимизации здравоохранения основывается на наблюдении и общении с медиками, меня окружающими, студентами, аспирантами, ординаторами, которым преподаю. То, что происходит в последние 10–15 лет в отрасли, в медицинском образовании, хорошими словами назвать трудно.

Вынужден согласиться с вице-премьером, уже бывшим, Голиковой: «Оптимизация проведена ужасно». Могу сказать о медицинском образовании, это как раз следствие оптимизации: страшно подумать, кто нас будет лечить. Общекультурный уровень будущих врачей ужасает. Многие не знают про Юрия Гагарина, некоторые — о Великой Отечественной войне.

Я уже не говорю об анатомии, физиологии, об истории медицины. Вы представляете степень убожества, по-другому не скажешь, людей, которые пришли не в абы какую, а в ординатуру сердечно-сосудистой хирургии? Кого винить? Ну, наверное, сначала родителей… Не знаю кого… Где их недоучили? Общекультурный и образовательный уровень очень низкий.

Сейчас в ординатуру медвузов поступают не по вступительному экзамену, на котором шел отсев, а по количеству баллов, набранных в течение учебы. А все мы знаем, как эти баллы можно набрать. Но и не это страшно — у половины этих людей нет представления о том, чем они будут заниматься. Произошло обездушивание и одурманивание молодежи — нашего будущего.


Еще лет пять-семь назад из всей группы в ординатуре по кардиохирургии можно было найти одного-двух, как говорится, с божьим даром. Сейчас глаз не на кого положить. Ведь получить образование по хирургии и стать хирургом — две разные вещи. Должен быть талант. Хирург — это штучная профессия.

О распределении после вуза

И тем не менее надо сказать, что система здравоохранения в Краснодарском крае на фоне большинства регионов выглядит намного краше. Проблема — кадры. Надо привлекать как-то молодежь в районные больницы и поликлиники. У современного фельдшера должна быть отличная сотовая связь, транспорт, чтобы он мог отправить больного, если есть необходимость, в центральную районную больницу.

И, конечно, нужны врачи общей практики, работающие даже в самых маленьких населенных пунктах: специалисты, способные оказать первичную помощь, поставить своевременный и правильный диагноз. Будет больше врачей — будет меньше болезней, вырастет качество и продолжительность жизни. Не знаю, надо ли повсеместно вводить распределение после окончания вуза. Но поддерживаю президента, который в Послании Федеральному Собранию сказал, что более 70 процентов мест в медвузах нужно отдать под целевые.

Считаю, что выпускники, которых выучило государство, должны потом не пять, а десять лет отработать на местах. Я в свое время хотел после института уехать в глушь, например в Сибирь, к Байкалу. Может быть, повлияли рассказы Чехова и произведения Булгакова, но я тогда думал, да и сейчас, что именно в маленьких районных больницах выковываются характер и опыт.

Но… на момент окончания вуза у меня родилась дочь. Кроме того, я благодарю судьбу, что академику Алмазову разрешили набрать в свою клинику выпускников по специализации «кардиохирургия» самостоятельно, без согласования с партийной номенклатурой. Меня ему рекомендовали. Уже в клинике меня не допускали самостоятельно оперировать лет пять.

Я набирался опыта и ужасно комплексовал, потому что товарищи, которые по распределению уехали в глушь, уже делали сложные операции. Хирургия вообще — это долгий и очень трудный путь, тяжелая физическая и духовная нагрузка.

Об учениках

Я рад и горд, что сумел воспитать учеников, последователей. Я абсолютно спокоен за дело. Случись что со мной, процесс не остановится: все, что умею и делаю сам, делает моя команда — мои ребята. Среди них один доктор медицинских наук, пять кандидатов медицинских наук, трое — готовятся к защите. За каждого ручаюсь.

Сейчас могу даже уйти в отпуск. Раньше, лет 12, не ходил. У Сергея Болдырева и Сергея Белаша уже свои ученики. Вместе провели сотни операций, куда более сложных, чем пересадка сердца. Просто пересадка является определенной вершиной.

Да, есть какое-то необычайное чувство, когда заставляешь пересаженное сердце биться. Словами этого не передать. Все пациенты, которые перенесли трансплантацию, наблюдаются у нас в клинике. Иногда заходят к нам в гости в отделение. Всех помню, рад их видеть в добром здравии.

Сколько операций на моем счету? Уже перестал считать. Раньше было около пятисот в год. Сейчас, наверное, меньше, где-то 450. Могу и больше, но молодежь должна развиваться. Надо же учить самостоятельности молодых хирургов. В отделении четыре операционные, ежедневно проводим восемь-двенадцать операций на открытом сердце. И все они не из легких.

Например, сегодня вытащили, как говорится, с того света очень тяжелых возрастных пациентов: одному — 79 лет, другому — 80. Я бы сказал, что ситуации у обоих тяжелейшие. Но операции прошли успешно. А максимальный возраст, когда мы отлично провели операцию на сердце, — 89 лет!

О хирургии

Любая операция — риск, стресс для организма. Операция на сердце — риск вдвойне. Ведь самое драматичное — к нам в отделение приходят на своих ногах, а потом… Ситуации бывают разные. Нет никакого секрета: летальность от операций на сердце — 2,5 процента. Мы никого не уговариваем.

Проводим обследование, честно говорим о рисках. Пациент уходит на полгода, а потом приходит, а здоровье-то стало хуже. Операция уже не только не поправит ситуацию, а лишь ухудшит. Поэтому все нужно делать вовремя. Мы умеем выхаживать самых запущенных больных, а к нам чаще всего поступают именно такие, когда наступает предел: дышать трудно, еле передвигаются.

Успех любого хирургического вмешательства зависит от своевременного правильного диагноза. На фоне блестяще выполненной операции, какой бы сложности она ни была, если сосуды и сердце больного изношены, новых не дашь. Мы не боги… Иногда операция — как песня, все хорошо, все ладится.

А бывает тяжело, очень. Сама по себе хирургия — это как атака на войне. Каждый день битва со смертью, каждый день подвиг. Бывают и вовсе необъяснимые вещи: операция несложная, и пациент не особо сложный.

Тянешь его из окопа изо всех сил, а он… не хочет жить. А иногда беремся просто за неисполнимую операцию, вытягиваем тех, кто по всем законам и обстоятельствам должен умереть, не во время операции, так после. И он вопреки всему — выписывается из больницы, живет долго и счастливо. Как после этого не верить в высшие силы? Вот это и держит на плаву.

Делать добро

Самое главное — нужно делать добро. Душа должна быть чистой. Делая добро, мы улучшаем свою жизнь. Нельзя делать подлость. Все возвращается, словно бумеранг. И позитивный взгляд на мир. Это помимо традиционных правил, которые все знают, но плохо выполняют: правильно питаться, не курить, не злоупотреблять алкоголем, быть физически активным.

Сейчас об этом много пишут, и это правильно. Молодое поколение стало бережно и разумно относиться к своему здоровью. Однако смертность от сердечно-сосудистых заболеваний по-прежнему на первом месте. Меня всегда удивляло, почему в Португалии, одной из самых бедных стран Евросоюза, продолжительность жизни мужчин — 82 года, женщин — 86.

Присмотрелся, что они едят: фрукты, овощи, сыр, чеснок, из мяса — вяленая козлятина. Средиземноморская диета. Рыба для них — деликатес, потому что дорого. Так что питание для долголетия — очень важно.

Кофе вреден?

Во всем нужно придерживаться меры. Я лично не могу себе представить мой день без чашки хорошего кофе. Но если его пить литрами, конечно, никакое сердце не выдержит. То же самое касается алкоголя. Говорят, что ученые определили: 30 миллилитров спиртного ежедневно не вредят организму. И опять же смотря какой организм.

Например, Александр Суворов ежедневно перед обедом выпивал рюмочку водки. Только недавно современники увидели эту рюмку — 270 миллилитров! Величайший полководец прожил семьдесят лет. Для того времени — неплохо, если учесть все его ранения, и то, что он практически не обращался за медицинской помощью. А за год до смерти совершил легендарный поход через Альпы, разгромив войско французов.

О себе

Родился я в Ленинграде. Родители — инженеры. Одна бабушка — военно-полевой хирург, вторая — учитель. Мама с сестрой — несовершеннолетние узники фашизма, их угнали в Германию с бабушкой. Матушка — 1936 года рождения, казалось бы, что можно в малолетнем возрасте помнить о войне? Но память — странная штука. Она помнит то, что и надо бы забыть…

В семье много родственников, которые погибли в то страшное время, а также тех, кто вернулся с многочисленными орденами и медалями. Для меня эта тема священна. В детстве я был очень любопытный, вернее, любознательный. Родители уставали от вопросов, поэтому я пытался дойти до сути сам. Уже тогда, лет в семь, решил стать хирургом. Учился неплохо, поэтому без проблем поступил в Первый Ленинградский мединститут. Очень много читал литературы по специальности.

Помню, на день рождения бабушка подарила мне подписку на медицинский журнал по хирургии. А это — целое состояние! 12 рублей! Но я всегда мог блеснуть знаниями, какими-то новыми методиками в хирургии. Для учебы ничего не жалел. Уже позже, в 1996 году, купил первый компьютер и принтер за бешеные деньги, в 1998-м — уже защитился.

Про то, как попал в клинику Алмазова, рассказывал. Там я проработал 15 лет. Свою первую операцию помню в деталях. На операционном столе — маленький ребенок, сердце с наперсток… Первое боевое крещение прошло удачно! Судьбу малыша знаю по сей день.

Я счастлив, что на Кубани началась моя вторая жизнь. Здесь я стоял у истоков рождения центра грудной хирургии, добился результатов в профессии, рад, что есть школа кардиохирургии. Невероятно счастлив, что здесь у меня родился сын. Родиону Кирилловичу, так он себя называет, восемь лет. В прошлом году отвели его в первый класс.

Мне нравится с ним дома играть в шахматы. Я ему не поддаюсь, и вы знаете, несколько раз он меня обыграл. Считаю, что с детства нужно заниматься спортом, особенно мальчикам. Сын занимается плаванием, хорошо бегает. Ведь я тоже профессионально занимался легкой атлетикой. Жена — кардиолог в нашей клинике.

Отпуск люблю проводить в Питере. Сил набираюсь, когда просто брожу по улочкам города или по Невскому, по парку Петергофа… Но высший пилотаж — это сплав по Северной Ладоге. Дикий туризм: катамараны, палатки, без телефонов и других средств связи с миром. Семья со мной. Такой зарядки хватает на год. Тяжеловато жить на два города. Но в Питере у меня мама, тетушка, дочь Мария — она тоже врач, но невролог.

От смартфонов деградируют

Я очень люблю историю. Увлекаюсь военной историей, читаю о битвах, командующих Великой Отечественной войны. Любимые писатели — Чехов, Набоков, Булгаков. В молодости я был этаким революционером, читал запрещенных в СССР авторов: Аксенова, Солженицына, Довлатова, слушал запрещенную музыку. После института вышел из комсомола. Да, было дело…

И ведь несмотря на то что СССР принято ругать, многое в советской жизни хорошо бы взять оттуда. Хотя бы образование и воспитание молодого поколения. Ведь тогда в транспорте уступали место старикам, женщинам в положении. Это было на генном уровне. А сейчас — заткнули уши наушниками, глаза опустили, капюшон надвинули… Бездушными, черствыми мы стали. Помогать стало не принято.

Сейчас книги все больше заменяет смартфон. Для нас отдых с гаджетом в руках — обычное дело: многочисленные соцсети опутали всех. Смартфон — хуже водки, зависимость колоссальная. И как этот факт повлияет на растущее поколение, можно только догадываться.

О справедливости оплаты труда

Я не жалуюсь на зарплату. Вот уже несколько лет получаю пенсию по выслуге лет — это приятный бонус к зарплате. Но если сравнить зарплаты наших футболистов… Или даже не футболистов. Недавно озвучили вознаграждение наших фигуристок за один выход на ледовом шоу — 600 тысяч рублей. Зарплата хирурга в разы ниже. Хирурга, который каждый день ведет схватку со смертью и возвращает к жизни. Вот вам и справедливость.

Досье «ВК»

Кирилл Олегович Барбухатти окончил 1-й Ленинградский медицинский институт имени академика И. П. Павлова. 15 лет проработал хирургом в НИИ кардиологии имени В. А. Алмазова. Профессор, доктор медицинских наук, главный кардиохирург Краснодарского края, заслуженный работник здравоохранения Кубани.

С 2002-го трудится в Краснодарском центре грудной хирургии. Сейчас на счету у нашего замечательного доктора — сотни спасенных жизней, он сделал тысячи операций на сердце, среди них немало уникальных. В 2008 году команда хирургов под его руководством стала лауреатом премии «Призвание» в номинации «За проведение уникальной операции, спасшей жизнь человека».

В краевую больницу поступил пациент с множественными колото-резаными ранами. Операция длилась восемь часов, пациенту постоянно переливали донорскую кровь. Однако через несколько часов в больнице иссякли запасы крови данной редкой группы — вторая с отрицательным резус-фактором.

Оказалось, что такая же группа крови у доктора Барбухатти. И тогда главный хирург, отойдя на несколько минут от операционного стола, сдал 800 миллилитров своей крови для больного. 

В 2009 году Кирилл Олегович удостоился самой престижной награды в кардиохирургии — своеобразного кардиологического «Оскара» — премии имени В. А. Бураковского. В 2010 году команда врачей под руководством Кирилла Барбухатти впервые в нашем крае провела успешную пересадку сердца. В этом же году его признали победителем вольнокубанского референдума «Человек года» в номинации «Имя — гордость Кубани».

Читайте также: Психиатр – это не страшно: почему мы рады выплеснуть эмоции на окружающих?